Доктор Тави, дельфиниха из Евпатории

Признаюсь, до конца я ее никогда не понимал... Да и как можно до конца понять женщину? А она была женщиной... И еще какой... Удивительно умной, красивой, нежной... Сильной...

Одно время мне казалось, что я вижу ее насквозь... Как я ошибался! По-видимому, это свойственно всем женщинам — внезапно раскрыться, приподнять завесу над еще одной тайной, увлечь в глубины неведомого... Заставить задуматься... Я задумывался. Я анализировал ее реакции, следил за ее эмоциями... Поражался богатой гамме чувств.

А сегодня... Сегодня она меня игнорирует. 6:30 утра. Июль. Вместе с солнцем над степью поднимается вязкое марево. Через час станет душно. Через два — солнце выплеснет нам на головы расплавленный металл. Через три — разверзнется ад.

А пока я стою на влажном от росы причале, и считаю дыхание. Конечно же, не свое. Дельфинов. Тави меня игнорирует. Малыши, напротив, беспокойно возятся, высовывают мордашки, толкают друг друга боками, похрюкивают от возбуждения. Тави лежит на дне. Совсем, как бездомные, в пьесе великого писателя. Тави лежит на боку, погрузившись правым плавником в мягкий ил, и смотрит на меня сквозь толщу воды довольно ехидно.

Я смотрю на ее огромное стройное тело и на секундомер. Восемь минут. Много. В теории, афалины могут проводить под водой до пятнадцати минут. Может быть. Сам такого не наблюдал.

Десять минут. Тави закрывает глаза. Огромная голубая медуза, вяло ундулируя куполом, мягко тычется в ее большой бело-розовый живот. Стайка камитки, поблескивая боками, копошится по своей мелкой рыбьей надобности прямо у приоткрытого рта.

Двенадцать минут. Я всматриваюсь в прозрачную чашу вольера. Дельфин на дне лежит неподвижно. Маленький крабик, уверенно семеня лапками, приближается к хвосту. Я, медленно, не сводя с Тави глаз, стягиваю кроссовки.

Тринадцать минут. Я швыряю тетрадь и секундомер. Я бегу, спотыкаясь об мокрое железо, к помосту. Пф-х-х-х...

Я замираю. Потом неторопливо спускаюсь вниз. О, Боги Древней Индии! Она улыбается... Она дышит размеренно и часто, как и полагается после большой задержки. Она улыбается во все восемьдесят восемь зубов, и слегка похлопывает плавником по воде.

Умный дельфин пошутил над глупым человеком... Я скрашиваю ее одиночество. Все остальные не в счет. Женщины! Ах, да... К женщинам она меня ревнует. Стоит рядом со мной появится женщине, пусть даже это будет такая знакомая Галина, можно ожидать чего угодно. Первое время она отказывалась к женщинам даже приближаться, но это, скорее всего, недобрая память о прежнем тренере. Бывает и такое.

Я — лекарство для ее одиночества. Одинокий дельфин? О, да! Такое возможно. Как храбрый Гук, из книжки? Или помощник Флиппер? Ну, это вряд ли. В открытом море одинокому дельфину шансов выжить — ноль из нулей. То есть — никаких. Стая, стая превыше всего. Если ты не человек. Киплинг был прав. В жестоком мире Мирового Океана дельфину нужна стая, нужен свой народ, своя семья. Ситуация — на дельфинов напала косатка. Даже нет... Две косатки. Или три... Думаете, вожак поведет стаю на помощь слабым и отставшим? Как бы не так. Вожак уведет стаю кратчайшим путем и с минимальными потерями. Главное — сохранность стаи. Остальное — детали. Забота о потомстве — прерогатива самок, да, материнский инстинкт еще никто не отменял, и самка дельфина полезет за своим малышом и в пасть косатки, и в сети рыбаков. И погибнет.

Океан жесток. Мы нередко забываем это, перенося на дельфинов ряд человеческих качеств, им совершенно не свойственных. Дельфины любят людей? Вряд ли. В открытом море они не знают людей. С человеческой точки зрения дельфины вообще мало чего знают. Им многие знания не нужны. У них нет Богов, к которым необходимо стремится. У них есть другое, недоступное человеку. Они видят окружающий мир, таким, каков он на самом деле. А человек видит только то, что считает нужным.

Я — ее стая. Скорее всего, это можно выразить так. Малыши беспокойно плавают, разглядывая сквозь ячею ограждения большого дельфина в соседнем вольере. Она не обращает на них внимания. Несколько раз, мимо вольеров проходили дикие дельфины. Я, заметив их, бегом бежал смотреть на ее реакцию. А реакции нет. То есть, нет совсем. Дикари, словно, не замечают ее присутствия. А она... Она выныривает и смотрит на меня темными глазами. В ее глазах многолетнее одиночество. Она обречена жить среди нас.

Я провожу рукой по гладкой коже. Она закрывает глаза от удовольствия. Я глажу стебель, сплошь покрытый застарелыми шрамами. Это — от зубов Багиры, товарки, подруги дней былых. Это — подарок от молодой, полной здоровья Ланы. Эти, глубокие, от самцов, могучих былинных боевых дельфинов. Их уже нет в живых. Они в прошлом. Этот, продольный, с рваными краями, такой не свойственный дельфинам, от зубов сивуча Шоколада. Все они в прошлом. Она старше всех их. Она мудрее всех нас.

Я — ее тень в мире воздуха. Ненадежная, колеблющаяся тень. Она — мое отражение в воде. Неясное, своенравное отражение. Мы с ней рядом, я касаюсь пальцами ее плавника. И, мы с ней на разных полюсах этого мира. Мы понимает друг друга. И, все так же, далеки от понимания.

Над горизонтом вспыхивает первая звезда. Я отдаю последнюю рыбу, споласкиваю ведро, и, стараясь не оборачиваться, ухожу. Я знаю, сейчас она замрет, недоуменно глядя мне вслед, а потом, осознав, разгонится и обрушит свое многокилограммовое тело на воду плашмя. Она будет звать меня обратно. Потом... Потом, может быть она будет плакать... А может быть и нет.

Это ее одиночество.

Гальперин Андрей (Украина, АР Крым, г. Евпатория).
Дата: 1 декабря 2002.

Отредактировано:2020-09-06 17:52:56